Ноябрь, 2011
(«Филармония – online»)


      В том, что Алексей Ньяга стал профессиональным музыкантом, важную роль сыграла мама Вера Александровна. С ее подачи, с шести лет сын начал делать первые шаги по музыкальной лестнице. Сначала пение в хоре подросткового клуба, музыкальная школа по классу фортепиано, потом Хоровое училище имени М.Глинки (уникальное заведение, где полное музыкальное образование получают только одни мальчишки!), и, как завершающий этап, естественно, Санкт-Петербургская консерватория (хоровое и оперно-симфоническое дирижирование). Алексей Ньяга работает дирижером Детского музыкального театра «Зазеркалье», выступает в абонементных концертах Санкт-Петербургской филармонии, преподает дирижирование в Alma Mater – Хоровом училище имени М.Глинки, а также в регентском классе Санкт-Петербургской Духовной академии.
      Однако не думайте, что этого дирижера вы увидите только в оркестровой яме театра или перед большим симфоническим оркестром. Распахните глаза пошире и ничему не удивляйтесь!

– Почему мама выбрала для Вас именно Хоровое училище?

Сложно сказать.... Посоветовали, наверно. В то время в Ленинграде о Хоровом училище знали все, это одно из знаменитых музыкальных заведений для детей, с богатыми традициями. Хор мальчиков выступал постоянно в лучших залах города. Концертная деятельность была очень насыщенной. Мальчишек очень уважали, и петь в хоре было престижно.
      Думаю, сестра и я оказались связаны с музыкой благодаря маме: она воспитывалась в детском доме и всю жизнь мечтала заниматься музыкой, причем хотела играть на баяне, но такой возможности не было. Возможно, через нас были реализованы ее несбывшиеся мечты.

– Вы родились в Ленинграде. Остро чувствуете, что Вы коренной петербуржец?

Абсолютно. Иногда даже это подчеркиваю. Очень люблю Петербург, наверно, не только потому, что это уникальный город, но за то, что там я встретил удивительных людей… Если неделю или месяц меня нет в Петербурге, я по городу скучаю. Даже есть ритуал: возвращаясь с гастролей, бросаю дома вещи и сажусь на любой маршрут автобуса или трамвая и просто еду по кольцу – чтобы вернуться, насытиться родным городом.

– Как встретились Ваши родители?

Папа – уроженец небольшого государства Гвинея-Биссау на западном побережье Африки. Он учился в России, здесь же познакомился с мамой. Мама рассказывала, что после окончания обучения мы должны были всей семьей отправиться на его родину. Уже была моя старшая сестра Моника, родился я…. Близилось время отъезда, но тут я заболел, и мой отъезд оказался невозможен. Поэтому папа с сестрой уехали, а мы с мамой остались в Советском Союзе. Семья разбилась на две части. Долгое время я даже не знал, что у меня есть сестра – когда ее увезли, мне не было и года. Случились разные неприятные политические ситуации, разрыв дипломатических отношений с этим государством… Только через шесть лет сестра вернулась в Советский Союз. Отец остался там.

– Но Вы общаетесь?

В первый раз я увидел отца, когда мне было 14 лет: он тогда жил в Германии и пригласил нас с мамой к себе. Сейчас отец живет в Португалии. Я очень надеюсь, что мы с ним скоро встретимся, хотя понимаю, что мы с ним мало о чем сможем поговорить. Это человек другой ментальности. В последний раз, когда мы разговаривали по телефону, он был очень удивлен той профессией, которой я занимаюсь. Я сказал, что я дирижер, пою в хоре, могу руководить хором. Он сказал: «Это все понятно, а чем ты занимаешься? Музыка же не профессия, ты должен что-то делать, уметь создавать руками, уметь это продавать». Ему сложно понять меня, а мне – его, но очень хочу увидеться, просто на него посмотреть.

– Сейчас мир открытый. Хотите съездить в Гвинея-Биссау?

Да. Но я наводил справки об этом государстве: Интернет пестрит огромными предостережениями! Это республика, в которой не прекращаются гражданские войны. С медицинской стороны все совершенно запущено, в первые два часа можно заразиться какой-нибудь желтой лихорадкой. Ехать туда – просто опасно для жизни. Но я уверен, если бы я оказался там, что-то внутри бы всколыхнулось.

– Мы дети своих родителей, порой в нас чувствуются наши корни. «Просыпалось» ли в Вас что-нибудь, не свойственное русской традиции? Удивляло ли?

Я расскажу историю, с этим связанную, она расставит все точки «над i». Я учился в консерватории, когда на гастроли в Петербург приехал молодежный хор из Америки, с Багамских островов. На подобные концерты мама часто водила меня в детстве, я к этому привык и по инерции решил пойти. И мы с друзьями пришли. В первом отделении звучала современная американская музыка – интересно, конечно, но без особого впечатления. А во втором отделении были заявлены народные песни – те, что ближе к Африке, из глубинных архаических пластов: песни рабов, землепашцев... Они зазвучали, и я вдруг почувствовал, как со мной словно заговорили на только мне понятном языке! Сначала я этого ощущения очень испугался. Посмотрел по сторонам: друзья спокойно слушают, а я чувствую дрожь в ногах, слезы в глазах. Когда запели лирические песни, я понял – вот же оно родное. Мне захотелось на сцену! Я с трудом дождался окончания концерта, бросился за кулисы, не зная ни одного слова по-английски, обнимал хористов, руководитель подарил партитуру… На следующий день у них был концерт в Капелле, я побежал и на тот концерт, чтобы еще раз все это услышать, еще раз это чувство испытать. А потом я провожал их с Московского вокзала – небольшая группа ребят вышла в тамбур, и, когда поезд, тронулся, запела сочинение, которое меня больше всего порадовало в концерте. Со слезами на глазах я смотрел на уходящий поезд и почувствовал, что все мои там, а я один здесь, забытый! Несколько недель после их отъезда у меня внутри все клокотало.
      Эти ощущения меня тогда очень напугали. Но рядом, слава богу, была мой профессор Елизавета Петровна Кудрявцева. Она быстро мне «вправила мозги», дала партитуру Хорового концерта Рахманинова «В молитвах неусыпающую Богородицу», музыку Гречанинова, Калинникова – и все как-то подсобралось. Но впечатление было сильнейшее.

– Подобное с Вами случалось еще когда-нибудь?

Когда мальчишкой я был с хором мальчиков в Америке, тоже почувствовал себя забытым. Как будто коллектив гастролировал по Советскому Союзу, забыл мальчика и уехал в Америку без меня…
      Там была очень смешная ситуации. Мы выступали в зале ООН. Был совместный концерт с Хором мальчиков из Атланты, где абсолютно все мальчишки были чернокожие. Они пели американскую музыку, мы русскую, а в конце сводным хором мы исполнили блюзовую молитву Дюка Эллингтона. Очевидно, количество хористов в наших коллективах совпадало, и на сцене нас расставили через одного: американец-русский, американец-русский… Так вот, рядом со мной оказалось подряд три темнокожих человека, как будто подряд три черных клавиши на инструменте. Все потом очень смеялись, потому что на фотографии там, где мы стояли, было темное пятно.

– На концерты Пленума Союза композиторов Карелии Вы были вызваны экстренно. Успели влюбиться в музыку карельских композиторов?

Основная сложность, конечно, была в том, что я очень поздно получил партитуры. В некоторых сочинениях требовалась очень серьезная проработка, например, в симфонии Бориса Напреева.
      Очень симпатичное сочинение у Полины Крышень. Оно объемное, но когда я с ним знакомился за инструментом, мне многое в нем показалось интересным и грамотно сделанным.

– Сейчас концертов современной музыки, той, что только вышла из-под пера композитора, немного. Большого ажиотажа нет. Но, скажем, в XVIII-XIX веках премьера музыкального сочинения была крупным событием, которое не пропускали… Нужно ли возвращать состояние новизны и интереса к премьере?

Я уверен, что нужно. Иначе можно не заметить современных талантливых композиторов. И раньше очень много писали, и сейчас пишут, но если не давать музыке свободного хода, мы не узнаем новых имен. А они есть! Недавно, например, в театре «Зазеркалье» поставили оперу «Шинель» Ильи Кузнецова (в этом году она номинирована на «Золотую маску»). Илья – замечательный композитор (закончил консерваторию по классу Б.Тищенко), но он находится в тени собственной скромности. У Ильи много музыки, и она замечательная. Он писал по заказу Большого театра балет – но там посмотрели и сказали: «Подумаем». Мариинский театр заказывал для конкурса одноактную оперу – то же самое. Интерес формальный: «Вы напишите, а мы подумаем»...
      Тот факт, что премьера сочинения Илья Кузнецова в театре «Зазеркалье» состоялась – колоссальное везение. Благодарить надо дирижера Анатолия Рыбалко и друга Ильи Антона Росицкого, которые атаковали директора театра, главного режиссера и главного дирижера, ходили за ними с партитурой и записью. Потому что сам Илья никогда бы ее не пробил… А пробивать надо. Знаю, что Илья не умеет и не сможет никогда себя заставить.

– А Вы? Способны себя «подать»?

Я не умею. Люди умные и пожившие говорят: давай, пиши, посылай… Я никуда не посылаю резюме. Но иногда смотрю на других музыкантов, активно рассылающих резюме, и думаю: что же я сижу? Вроде все и соберу, а потом думаю: зачем? С кем соревноваться? Зачем эти конкурсы, куда люди приезжают и думают, как бы подороже себя продать? Партитур никто не знает, зато все сверкает…
      Сейчас стараются во всем найти «фишку» – очень не люблю это слово! Мне многие говорят: «У тебя фишка, ты с твоим лицом можешь такое! Сделай ставку на русскую музыку, будет контраст! В программе Рахманинов – и тут выходишь ты. Все ахнут! Вот это будет фишка!» Мне становится грустно, вроде умные люди такое говорят…

– Вы уж простите, но у нас однозначно получилась «фишка»… Кстати, насколько Вы мобильный человек? Чтобы внезапно сорваться с места и поехать, скажем, в Петрозаводск заменить дирижера?

Я мало езжу. Но сейчас таких предложений стало гораздо больше. Сейчас меня чуть-чуть притормозила семья: дочке Агнии всего 7 месяцев, я предпочитаю быстрее возвращаться домой.
      По характеру я не авантюрист, но с недавнего времени стараюсь пробовать все, что мне предлагают. Может, это неправильно, но я решил набираться разного опыта. Раз предлагают участвовать в проекте, значит, так надо, и люди считают, что ты можешь быть в этом проекте если не успешен, то адекватен… За последние два года я попробовал себя в разных ипостасях.

– Мы видели Вашу фамилию в титрах сериала… (прим. Ред. «Гончие-3»)

Об этом не жалею совершенно. По возвращении из Петрозаводска мне предстоит сессия озвучивания: осенью я снимался в сериале «Синдбад. Путь на запад». Казалось бы: ерунда, низкий жанр, но мне все равно интересно. В первом сериале была роль бандита, а сейчас я сомалийский пират!

– Ребенку в таких случаях на улице задают классический вопрос: «Мальчик, хочешь сниматься в кино?» Как Вас нашли?

Кстати, в детстве такое действительно было: меня увидели на улице, и… «Мальчик, вы нам нужны»! У меня даже была карточка «Ленфильма». Платили рубль в день – колоссальные деньги.
      Сейчас знакомые советуют. Друг услышал, что нужен определенный типаж. Привел меня к кастинг-директору одной довольно известной киностудии. А она в прошлом балетная танцовщица, обожает всех, кто связан с искусством – актеров, музыкантов, танцовщиков. Когда она узнала, что я дирижер, сказала: «Все, вы у нас снимаетесь! Вы мой самый любимый актер». Вот так было в первый раз. Во второй раз, когда она мне предложила роль, отказать было неудобно – все-таки любимый актер! (смеется) Поэтому пробую все, что пока предлагают, раз позволяют силы и время.
      Недавно предлагали в драматическом спектакле сыграть. Причем предложила мне роль профессиональная актриса. Но сроки не совпали.. А было бы очень интересно. Может, в будущем получится. Я возьмусь удовольствием.

– Никого не смущает, что Вы не актер по образованию?

Я отдаю себе отчет, что я в этой сфере не профессионал. Режиссерам после приветствия всегда говорю: «Пожалуйста, не смотрите на то, что я старше Вас – я для Вас рабочий материал. Если плохо – Вы скажите, если не годится – долой скромность. Я это восприму только как прекрасный урок».

– Среди таких увлечений каков же Ваш отдых?

Я знаю точно, что не могу валяться на пляже. Быстро становится скучно. Просто пройтись по Петербургу – для меня отдых. Я себя не вижу в отдыхе экстремальном, хотя друзья очень часто предлагают поехать на велосипедах или на байдарках… Я, наверно, не смог бы прожить в палатке две недели. Могу и в городе отдохнуть.
      Мне хочется думать, что я могу отдохнуть в музее, на интересном концерте – такой отдых меня больше освобождает, снимает усталость. Как-то потрясающе отдохнул, находясь на гастролях в Лондоне (я тогда работал в Михайловском театре хормейстером). Казалось бы, каждый день спектакли и репетиции, а я приехал отдохнувшим: я каждый день со своей будущей женой ходил в Национальную галерею, смотрел картины и отдыхал. Там, кстати, удивительная система (никак не пойму, почему ее не сделают в России): вход в Национальную галерею бесплатный, а при входе есть табличка: «Если вы можете пожертвовать 1 евро, то благодаря вашему взносу еще пять лет вход в галерею будет бесплатным». И люди считают своим долгом, выходя, оставить деньги – они хотят, чтобы все было удобно. Словом, я отдыхаю, когда вижу что-то интересное.